И Ньютон решил, что мерзавец герр Асс, назвавший именем персонажа булгаковской пьесы, выбрал эту пьесу не только из-за него, Алексея Берестова. С помощью такого выбора он еще и передавал послание. Давал понять, что служит он тем, кто организует человечество. Или уже послужил им когда-то. А теперь вынудит служить этим организаторам и Максима Алексеевича Берестова.

«И всё-таки я не могу понять, — убирая листы с текстом пьесы в картонную папку, подумал Ньютон, — с какой стати герр Асс фактически предупредил меня, что я окажусь под ударом? Возможно ли, что он ведет какую-то свою, самостоятельную игру? Или он просто исполнитель воли того, кому отчего-то вздумалось загадать мне загадку?..»

Конечно, ответа на этот вопрос у Ньютона не было — равно как и не было возможности искать его. По крайней мере — в ближайшее время. Ольга издала вдруг какой-то гортанный звук горлом, словно ей внезапно перестало хватать воздуха, и сквозь стекло вертолетной кабины указала вперед: туда, где виднелись гигантские тарелки-антенны на крыше здания ЕНК. Даже ночью здание это источало ярчайший свет, от которого даже ночное небо над ним становилось из темно-фиолетового блекло-синим.

Алексей Федорович проследил взглядом направление, которое она указывала — и чуть рот не разинул от изумления.

Идеально круглая тарелка одной из антенн была рассечена надвое по вертикали черным силуэтом: на парапете крыши стоял мужчина — на фоне этой тарелки сильно напоминающий фигуру на мишени. И по бесчисленному количеству телевизионной аппаратуры и журналистов на крыше нетрудно было догадаться, что о его присутствии здесь знает уже весь ЕНК. Даже с воздуха было понятно: все телекамеры в данный момент работают. И демонстрируют не только Первопрестольному граду, но и всему миру плакат, который мужчина держит в широко раскинутых руках:

Вопреки первоначальным опасениям Ньютона, прыгать вниз человек не планировал. Да и не мог он ничего планировать в своем теперешнем состоянии. На том месте, где раньше у него было лицо, белела лишь плоская маска из плоти. Даже капюшон зимней куртки, наброшенный ему на голову, этой жуткой личины скрыть не мог. Но даже не это более всего поразило Ньютона. Надпись на плакате, который кто-то вручил безликому, гласила: Во всем повинен отец. Покарайте его!

— А что же — охрана здания? — спросил Ньютон; его горло будто веревкой стянули. — Я имею в виду: кто пустил его на крышу?

— Как видите, — сухо произнес полковник, — сотрудники охраны ЕНК это визитера не заметили. Или он просто-напросто соткался из воздуха — так, кажется, выразился когда-то любимый писатель вашей покойной ныне жены? Рр-р-раз! — Мужчина с силой ударил себя кулаком по раскрытой ладони другой руки. — И безликий возник на крыше.

— А террористы, взявшие заложников в санатории? — впервые после посадки в вертолет подала голос Ольга. — Не может ли быть, что это — следующее действие их спектакля?

Полковник глянул на неё то ли с неприязнью, то ли жалостью. Вместо него ей ответил Ньютон:

— Ни тех, ни других мы сейчас допросить не можем. Зато, полагаю, мы сейчас сядем на крышу ЕНК и попробуем выяснить, что тут и как.

— Ну, а если на этом безликом — настоящая бомба? Думаете, люди, которые привели его на крышу, не смогут её взорвать? — не желала успокаиваться Ольга.

Ньютон хмыкнул:

— Думаю, то, что произошло в санатории, вполне согласовывалось с планами этого Аса. А насчет того, что происходит здесь и сейчас — я не уверен, что это часть его плана. Но, если кто-то планирует взорвать бомбу на крыше здания ЕНК, мы должны хотя бы попытаться этому помешать. Хотя за результат поручиться нельзя — сами понимаете.

— Господи, помилуй нас… — прошептала Ольга Булгакова и перекрестилась.

Впрочем, с последним она поспешила: осенить себя крестным знамением ей следовало позже, поскольку самое удивительное ждало их впереди. Пилот вертолета начал заводить машину на посадку — площадка с буквой «Н» на крыше была свободна, — когда все, кто находился в «вертушке», дружно, в один голос ахнули.

5

Ньютон, отвлекшийся в момент разворота над крышей, быстро вскинул взгляд — и вместе со всеми издал изумленный возглас. Чего только ему ни довелось повидать за свою жизнь, однако и он был потрясен открывшимся зрелищем ничуть не меньше, чем Ольга Булгакова или собравшиеся на крыше журналисты.

С человеком на парапете здания что-то происходило — нечто небывалое и немыслимое даже для Ньютона. Вот — только что на месте лица у него была безобразная маска. А затем она просто взяло и исчезла. И вместо неё у человека в капюшоне начали формироваться и застывать вполне человеческие черты. Все тело его вибрировало, ходило ходуном, и было даже странно, что он еще не ухнул с парапета вниз — и не выпустил своего плаката.

— Матерь Божья, Пресвятая Богородица, — шепотом произнес пилот вертолета.

Как и все остальные, он уже понял, что происходит прямо у них на глазах: человек проходит спонтанную реградацию.

— Потрясающе… — не сдержавшись, прошептал Алексей Федорович.

— Вы знаете, как такое возможно? — полковник мгновенно повернулся к Ньютону.

— М-м-м… — тот издал неопределенное мычание, стараясь мимикой не выдать себя. — Какое-то неизвестное науке явление…

С подозрением и разочарованием на лице полковник отвернулся от него, а Ньютон перевел дух. Ибо он знал, о, да, знал, что это было. Отложенная трансмутация — над этой биотехнологией Макс работал когда-то, много лет назад. Но «Перерождение» не захотело ту его разработку внедрять — слишком уж непредсказуемо шел процесс. А теперь Ньютон ни за что на свете не показал бы своей осведомленности этим людям. Пусть им сообщает сведения кто-нибудь другой.

И, пока все глядели в сторону перерождающегося человека на крыше, Алексей Федорович успел сделать вещь не совсем понятную: вытащив из нагрудного кармана пиджака маленький карандаш, он быстро написал несколько строк прямо на картонной папке, в которой лежала пьеса Булгакова. А затем сунул папку в руки Ольге. Та, почти не глядя, взяла у него бесценную пьесу, продолжая смотреть на удивительный процесс, происходящий на крыше — куда уже опустился их электрокоптер.

— Быстро все к нему — к этому клоуну с плакатом! — скомандовал было полковник двоим полицейским, что летели с ними.

Однако Ньютон тотчас ухватил его за рукав:

— Я бы не стал с этим торопиться. Более чем вероятно, что это — ловушка. Сначала туда пойду я, один. Вдруг — я и есть тот отец, которого припечатали позором на плакате.

Надо отдать полковнику должное: он не стал вступать в пререкания с Алексеем Федоровичем. Вместе с ним он вышел из